Золотая свирель - Страница 174

174

Вытерла измаранную щеку мокрым рукавом, посмотрела на Кукушонка.

— Ратери, за помощью тебе бежать. Я тут сделаю, что смогу. Раненых перевяжу, кровь остановлю. Ты сам-то цел?

— Ни царапки!

— Поспеши, парень, — подал голос мужчина с копьем. — Бери людей с ворот, пошли кого-нибудь в замок. Пусть лекаря возьмут… пассскудва! Давай, ноги в руки…

— Ага! — Ратер подхватился и понесся к городу.

— А ты, господин, — я задрала голову к нависшему надо мной рыцарю. На одежде его не видно было крови, только зелень и грязь. С когда-то белого нарамника скалилась собака. — Ты ранен?

— Нога сломана. — Он кивнул на сидящего поодаль. — Посмотри, что с ним?

Человек, скорчившись, прятал лицо в ладонях, раскачивался из стороны в сторону и тихонько подвывал. Я подошла к нему.

— Господин хороший, дай-ка на тебя посмотреть. — Из-под ладоней у него текло красное, котта на груди промокла. Я попыталась отвести окостеневшие руки. — Эй, ты слышишь? Мне надо взглянуть. Я помогу. Ну-ка, пусти меня. Я тебе помогу.

Позволил. Похоже, ему попало на излете Эрайновым хвостом, да прямо по лицу. Несколько глубоких горизонтальных порезов, левая щека вспорота, на спинке носа дыра, в глазницах каша. Но у Мораг было гораздо хуже.

— Глаза?.. — прохрипел несчастный.

— Кровью залило, правый точно цел. Левый… надо промыть, сейчас не понятно. — Я соврала. Глаз у него вытек. Но сказать об этом у меня язык не повернулся. — Нос тебе пришьют, щеку заштопают. Не надо выть, ты еще легко отделался.

Особенно если сравнивать с тем, кого винтом скрутило. Я остановила бедняге кровь. Больше я ничего не могла для него сделать.

Псоглавец за это время успел подковылять к ближайшему трупу.

— Сэн Гавор, — сказал он торжественно. — Легкой дороги твоему духу, мир твоему праху. И да примет тебя Господь в светлых садах Своих. — Помолчал, сутулясь, помотал головой. — У-у, пасскудва! Тварь проклятая… Пополам человека переломила, как соломинку. Эй, девушка, — он оглянулся на меня. — Поищи вокруг, может кто живой остался.

— Там был один живой, — я указала в камыши. — И один мертвый. И лошадь. Тоже мертвая.

— Мы всемером ехали. Плюс приятели твои, но они никуда не делись. Еще двоих найти надо. — Он посмотрел на мою перекошенную физиономию и вздохнул. — Я сам поищу. Только подбери мне какую-нибудь палку подходящую.

— А дракон? — Я вспомнила, что мне положено бояться чудовищ. — И эта… это…

— Дракон не вернется. А если вернется, то не сейчас. Он сейчас в лесу конину жрет… и спасибо, что только конину. А тварюка с крыльями в реку ухнула. Мальчишка рыжий ее подранил. — Пес помолчал. — Откуда она взялась? Нам ничего про эту дрянь не говорили. То ли мара, то ли бесовка… Явилась, как из-под земли…

Я нашла перрогварду палку и чуть не расплакалась — это оказался пеплов посох. Ореховый, ладонями выглаженный, с безыскусной резьбой. Целенький. Псоглавец, ворча, уковылял, а я вернулась к своему бродяге.

Кровь пропитала одежду, ржавые лохмотья прилипли к ранам. Я начала осторожненько разгребать их, чтобы они не успели присохнуть. Крови Пепел потерял порядком. Похоже, это был удар лапой или хвостом, но, слава Небу, не в полную силу. Видимо, Пепел успел отпрыгнуть или увернуться, и отделался кучей порезов разной глубины и несколькими сломанными ребрами. Да-а-а, повезло. Я видела, что прямой удар делает с хрупкой человечьей плотью.

Вытерев окровавленные руки о подол, я принялась раздергивать завязки нового пеплова плаща. Плащ погиб. Превратился в ворох мокрых от крови ленточек. За плащом последовала рубашка, я разорвала ее надвое, полностью открывая певцу грудь. Добыла из-под грязного роба край своего волшебного платья и, едва касаясь, промакнула загустевшую кровь. Мелкие раны слепились, в больших застыло багровое желе, но драгоценная жидкость больше не текла, и меня это радовало. Ничего, дружок, выкарабкаешься. А незачем было грудью на лезвия кидаться. Соображать надо, дракону ведь все равно: что ты, герой-защитник, что охотники — один черт, всех потопчет…

На шее у Пепла я заметила темный от крови шнурок, а солька или оберег, который на нем висел, завалился куда-то за плечо, в грязные лохмотья. Я потянула за шнурок, но оберег застрял. Сунув в тряпки руку, я нащупала что-то продолговатое, толщиной с палец, обрезок ветки, что ли? Вытащила штуковинку на белый свет — да, похоже, обрезок тростника, липкий от крови. Ой, нет, это дудочка, вон дырочки просверлены, только она вся измарана, аж каплет… Последний закатный луч лизнул мне пальцы, и между исчерна-красных пятен блеснуло золото.

Сердце кольнуло так, что онемела левая рука.

Это была она, моя память, моя удача. Моя заблудшая душа. Моя немая птица.

Моя золотая свирель.

* * *

— Не могу, господин хороший, никак не могу, — повторял Ратер в десятый раз. — Видит Бог, хотел бы, однако ж батька меня в Галабре ждет, обещал я ему возвернуться, да не один, а сеструхой.

— Это она, что ли, твоя сеструха? — Псоглавец кивнул на меня.

На носилках он ехать отказался, и вояку посадили на старую кобылу. Перрогвард держался прямо, лихо командуя приведенной Кукушонком толпой. Теперь, по пути к городу, он уговаривал парня пойти к нему в оруженосцы. То есть, постричься в монахи и надеть собачий ошейник. Не сразу, конечно, в монахи, но все равно…

174