Золотая свирель - Страница 183

К оглавлению

183

— Можешь прямо отсюда звать. С этого места.

— Хм…

Она передернула плечами, встала и, ни говоря больше ни слова, зашагала через поляну в лес.

Эрайн, но ведь так можно призвать любого обитателяСумерек?

И Полночи тоже.

И они придут?

Легкий жар — приливом. На мгновение мне показалось: крови в жилах добавилось вдвое, расправляя мне плечи, напрягая мышцы рук, окрашивая ночь алым. Гнев, гордость, хмельная ярость. Усилие воли, внутренний приказ. Спокойно. Спокойно. Выдохни.

Сумерки могут прийти, но не желают, а Полночь желает, но не может. Однако слышат зов и те, и другие.

Но неужели Каланда не могла позвать Врана, когда попала в беду? Гордость помешала? Или… колдун?

Или Вран не откликнулся.

Не откликнулся? Он мог не откликнуться? Почему?

На это есть множество причин, Лесс. Эта женщина, Каланда, как я понял, училась магии? Тогда Вран вполне мог посчитать, что испытание ей по силам, и она способна справиться самостоятельно.

Как не откликнулся Амаргин, когда я его звала. Как не откликнулся Эльго. Амаргин помалкивал в тряпочку и всем вокруг строго наказал не вмешиваться. Сама ковыряйся.

Правильно. Ты же справилась.

Справилась. Но, знаешь, запросто могла копыта откинуть. Погоди-ка… Эрайн! Я поняла, ты уже звал Врана. Сам звал, без нашей просьбы. Или Амаргина. Звал ведь? И они не ответили!

Тренькнули лезвия. Мантикор отвернулся.

Ты права. Не ответили.

И ты решил, что это твое очередное магическое испытание. То, что ты остался в чужом мире один-одинешенек, с какой-то полуночной мразью на закорках, и пока ты ее не стряхнешь, домой тебе не попасть. Верно?

Эрайн нагнулся, подтолкнул в костер прогоревшее полешко.

Я бы мог убедить себя в том, что меня бросили и забыли, что я никому не нужен, что я порчен Полночью, и что Сумерки для меня навсегда закрыты. И сладострастно страдать, и тешить свои несчастья, и упиваться жалостью к себе. А еще я бы мог обозлиться на весь мир и страшно мстить за обиды и непонимание, за то что со мной так жестоко обошлись, за то что не дали умереть, за то что навязали эту уродливую плоть, а ведь я не просил! Не просил!

Колючий кулак с яростью шарахнул по драконьей лапе, в ответ огромные черные когти впились в землю. Я сглотнула вязкую слюну. Обида. Это обида, что бы Эрайн не говорил себе и мне. Обида, горечь, потерянность.

Дело ни в том, чтобы не испытывать обиды, а в том, чтобы совладать с нею.

Ты не уродлив, Эрайн. Ты прекрасен.

Я знаю. Но что бы ты почувствовала, Лесс, если бы тебя разрезали пополам и вместо ног приставили четыре ящеричьи лапы, хвост и ненасытное брюхо?

Ты хочешь сказать… ты не всегда был таким? Ты заколдован?

Не говори глупостей. «Заколдован»! Это не шаманство какое-нибудь… — Эрайн провел ладонями по драконьим плечам, плавно переходящим в узкую талию. — Это сделала мертвая вода и… и кто? Кто, если не Стайг?

Что сделали?

Точно не знаю. Могу только предполагать. Я лишился ног, а дракон — головы. Кто-то соединил нас и оставил в мертвом озере на много-много лет. Пока из двух издыхающих не получилось вот это… забавное чудовище.

Звонкий шлепок ладонью по чешуе.

Если не Стайг — то кто? Королева? Или… мальчишки?

Ты сражался с драконом?

Эрайн обнял себя за плечи и склонил голову. В гаснущем чреве костра позванивали угли. Света они почти не давали, но жар дышал в лицо и шевелил волосы.

Да. Я думал, что убил его, а он думал, что убил меня. Как бы не так! Бой продолжается. У меня больше нет меча. Зато у меня есть воля — она острее и тверже любого меча. Я намерен победить.

Когда ты победишь, у тебя появятся ноги?

Плоть для волшебника — мягкая глина, Лесс. У меня появится столько ног, сколько я захочу.

Эрайн откинул голову и разразился хриплым клекотом. Я не сразу поняла, что он смеется. Потому что в хохоте этом не было торжества. Вызов — сколько угодно, а торжества не было. Смех не победителя — обреченного.

— Эй!

Малыш оборвал хохот, шипастые уши настороженно развернулись. Я услышала шаги по траве и скрип кожи.

— Кого тут добить, чтоб не мучался? — Мораг подошла к нам.

Эрайн угрюмо промолчал, я улыбнулась неловко:

— Как твои дела, миледи?

— Никак. — Она пнула обуглившееся бревно, подняв тучу искр. — Даже пьянчужка, ведущий беседы с коновязью, выглядел бы умнее. Он хоть уверен, что ему отвечают.

— Не поняла, тебе ответили или нет?

— Я тоже не поняла. — Принцесса носком сапога покатала алый уголек по золе. — Мне мерещилось — кто-то глядит из темноты. На меня. Кто-то трогает меня за плечи. Кто-то слушает мои вопли и хмыкает под нос. Кто-то шуршит и ходит за деревьями. Он… отец? Или лесные черти? Или ежи с бурундуками какие-нибудь?

— Я не слышала воплей.

— А что, надо было глотку драть? — Она тут же ощетинилась. — Орать так, чтобы в Южных Устах услышали?

— Да нет, можно и в полголоса, негромко…

— Каррахна! Я и звала негромко. Шепотом почти. Все равно чувствую себя дурой последней, словно штаны сняла в родном сортире, а оказалось — посреди площади.

Она фыркнула и брезгливо раздавила уголек — как таракана.

Эрайн шевельнулся:

Я и не ожидал, что Вран ответит. Если бы он хотел поговорить с дочерью, он бы сделал это раньше.

— Значит, никакой надежды? — Я взглянула на мантикора.

183