Золотая свирель - Страница 238

238

— Ведьма! — гаркнули сзади. — Я узнал тебя! Ведьма андаланская!

Я обернулась — Таэ Моран вскочил, указывая длинным перстом на Каланду, стоявшую за спиной дочери. Но та смотрела не на него. Она смотрела на меня, прищурив глаза и кусая губы, и в глазах этих не было ничего кроме ненависти. Все, что нас связывало, все долгие годы, все поиски и откровения, потери и обретения разом провалились в небытие. Она меня убьет, поняла я. Как только сможет.

— Колдовство в святом храме! — рявкнул Таэ. — Я вижу! Невеста под заклятием! Вот она какая на самом деле! Глядите, вот она какая!

Толпа ахнула — невеста Найгерта побелела как первый снег. Под прозрачным покрывалом засветилась белая прядь. Ого, вот это силища у Змеиного Князя! Каландину макулу сьегу мановением руки развеять!

Я осторожно попятилась. Западный притвор у меня за спиной…

— Держите девчонку! — крикнул Найгерт. — Это она ведьма! Держите крепче, она уже от нас бегала!

Я рванулась в поперечный трансепт — спрятаться, куда-нибудь, хоть на мгновение исчезнуть с глаз! Из притвора выскочило несколько человек, оружия у них не было, но, растопырив руки, они резво начали меня окружать. Гости повскакали с мест, поднялся гвалт и ор. Пригнувшись, я метнулась в боковой неф, разгороженный многочисленными часовнями. Здесь не было скамей, но зевак обнаружилось предостаточно.

— Закройте двери! Не выпускайте ее!

Распяленные рты, растопыренные руки. Какой-то старик сунул мне под ноги палку. С головы содрали шаль.

— Лови ведьму!

Эльго, Эльви, где вы? Помогите же!

Эрайн!

— Попалась!

Рывок за волосы — аж искры из глаз посыпались. Заломили руку, мозаичный пол прыгнул мне навстречу, я упала на колени.

Лессандир? Что случилось?

Эрайн, меня схватили! Она меня убьет, Эрайн!

Я иду.

Нет! Нет! Тебя тоже! Эрайн, нет!

Эрайн!

Не отвечает.

Опять дернули за волосы, запрокидывая голову. Лиц почти не вижу, слезы жгут глаза, стекают горячими ручейками за уши. Руки связывают за спиной, вдобавок обмотав запястья концом косы, затылок вжимается в плечи. Больно!

Точно так же меня связали, когда в одно прекрасное утро, двадцать четыре года назад, вломились на хутор Кустовый Кут. И точно так же вздернули в воздух как сноп соломы.

— Поднимайте ее! Не давайте ей коснуться пола. Сташ, бери за ноги. Па-анесли! Что, добегалась, голубушка?

Надо мной, покачиваясь, плывет сводчатый потолок, а на его фоне плывет знакомая физиономия королевского нюхача. Кадор с меня глаз не спустит. Ни на мгновение не оставит без присмотра. Смогу ли я что-нибудь сделать, прежде чем Каланда доберется до меня?

А она постарается добраться как можно скорее. Ей совершенно не нужно, чтобы Кадор вытряс из меня кое-какие сведения.

Скату звать бессмысленно, ее просто порубят и все. Надо что-то делать прямо сейчас. Потом будет поздно.

Закрываю глаза.

Воздух гудит. Там, на заднем плане, бушует скандал, но воздух гудит, будто вибрируют сами стены, и пол, и колонны, и ступени… Тонкая дрожь сообщается живым телам: солдатам, что волокут меня через западный притвор и мне самой. Люди ничего не замечают, но я чую, чую…

Эрайн?

Пусто.

— Сюда.

Свежий воздух. Колокола молчат, слышу, как галдят вороны на крышах. Здесь, снаружи, вибрация еще сильнее. Откуда-то из глубин всплывают, накатывают черные, помрачающие сознание волны. Почему люди не чувствуют?

— Филк, Дятел, быстро за лошадьми! — командует Кадор.

— Господин Диринг! Что это?

Солдаты останавливаются.

— Никак трясет малехо?

— Господи Милосердный!

Тот, кто тащит меня за ноги, разжимает руки, и я плюхаюсь задом на ступени.

— Черт косола… — другой солдат затыкается на полуслове и роняет меня окончательно.

— Господи, спаси, помилуй…

Земная твердь сотрясается нутряным, скорбным гулом. Каменные плиты подо мной колотит от напряжения. Кое-как переваливаюсь на бок, чтобы видеть двор и столпившихся во дворе людей.

— Смотрите!

— Божечки, святые заступники, что деется!

По толпе прокатывается паника. Люди, толкаясь, разбегаются от центра, вернее, их разметывает, словно мусор, к ограде и крыльцу. Брусчатка в центре двора идет рябью как вода в полынье, и вдруг вздувается горбом. Горб растет на глазах, калеными орешками с раскаленной сковороды во все стороны стреляют камни.

— Дьявол! Дьявол из пекла лезет!

Лопается горб, брусчатка осыпается чечевичной крупой вперемежку с осколками влажной почвы, и из земли вылупляется, выдвигается как рождающаяся скала тупорылая змеиная башка.

Башка дергается, бодает рылом воздух, со страшным скрежетом выволакивая на свободу тяжелый железный гребень. Я вижу черный стеклянный глаз в морщинистом веке, складки чешуйчатой плоти, и узкие ноздри на широком носу.

Эрайн? Эрайн, где ты?

Молчание.

— Дракон! Что б я лопнул, это дракон!

— Его ведьма призвала! — пинок под ребра. — Признавайся, твоих рук дело?

— Кадор… — я выворачиваю голову, пытаюсь посмотреть на него. — Признаюсь. Моих. Он вас сейчас сожрет.

— Пусть попробует! — под челюсть мне суется холодное лезвие. — Эй, ты! Дракон! Убирайся! Или я зарежу твою ведьму!

Земля уже не дрожит — сильно вздрагивает всем телом, как до смерти перепуганное животное. От ее колебаний кружится голова и внутри гадко пустеет. Рожа у Кадора зеленая — то ли от страха, то ли нюхача подташнивает как и меня.

— Он неразумен, — говорю я.

— Тогда отзови его!

— Кадор, — говорю я. — Я вспомнила, что случилось со Стелом. У Беличьей Горы есть перекресток семи дорог, отмеченный найльским обелиском. Это там, где галабрский тракт пересекает дорога из Адесты на Снежную Вешку. Под тем обелиском — куча камней, а под камнями — кости твоего брата.

238