Золотая свирель - Страница 31

К оглавлению

— И что он сделает, ежели узнает? Накажет меня?

— Он накажет меня.

— Как?

Я опять пожала плечами.

— Отправит обратно на дно. "Камень на шею — и в реку".

— Он злой колдун?

— Нет, Ратер. Он не злой и не добрый. Он другой. Я не знаю, что у него на уме.

— Ну пожалуйста, Леста, пожалуйста! — парень заныл как ребенок. — Один разочек! Одним глазком! Я только гляну и сразу же уйду. Не убудет от тебя. Ну пожалуйста!

— Да что ж тебя так припарило? Это ведь не дракон. Ничего в нем особенного нет.

— Вот и покажи! А я уж своей головой смекну, особенный он или не особенный. Ты сама вот подумай, это же тварь такая… сразу понятно, что таких на свете быть не может. Это же чудо всамделишное. И ежели хоть один такой на свете есть, значит и чудеса на свете есть. Понимаешь?

— А я как чудо тебя не устраиваю?

— Ты… — он помолчал, чуть отстранившись, глядя на меня горячими, какими-то совершенно нетрезвыми глазами. Зрачки у него прыгали. — Ты… того. Можешь быть… просто сумасшедшей.

— Вот как?

— А че я тебе верить должен? Ты пока тока языком полощешь, да дурака нашего пугаешь. Может ты не ведьма никакая, и не дроля, почем я знаю. Я ж и золота твоего не видел.

— А ты, значит, просто верить не можешь. Тебе доказательства требуются. А в Бога ты веришь?

Он нахохлился, схватился за солю свою.

— А что?

— Ничего, — я встала. — Пойдем обратно, солнце садится уже. Скоро ворота закроют.

Он поднялся, подобрал свою безрукавку.

— В город? Зачем тебе в город?

— Да вот, решила последовать твоему совету. Сняла комнату в "Королевском колесе" на пару дней. Лучше в постели спать, чем на песке, верно?

— Верно. "Колесо" — трактир видный, богатый. Так мы того… сговорились?

— Шут с тобой. Сговорились. Будет тебе мантикор. Только запомни — я не ведьма, не дролери, не мара, не навья, — в последнем я сомневалась, но Кукушонку про мои сомнения знать не следовало. — Я сама не знаю, почему тогда пропала королева Каланда. Я была ей верной слугой, я любила ее всем сердцем, и ни за что не причинила бы ей вред. Не знаю, что с ней произошло. — По правде говоря, не помню, но эти тонкости для парня тоже лишние. — А теперь я вернулась, и не очень понимаю, что мне делать. Пока делаю то, что велит Амаргин — хожу за драконом. То есть, за мантикором. Все. Ты понял?

— Угу, — кивнул Ратер, — Понял. А ежели врешь — Бог тебе судья.

Не вру, а умалчиваю.

Мы побрели назад. У реки похолодало, и я поднялась наверх, к дороге. Кукушонок плелся за мной, хмуря лоб и покусывая пухлые губы. С дороги мы увидели, как пересекая розовую закатную воду, под еще более розовым закатным небом ползет по провисшей струне порожний паром.

— С той стороны позвали, — сказал Кукушонок, — Кого это на ночь глядя…

— Хочешь поглядеть?

Он поколебался.

— Да ладно, без меня справятся. Батька, видать, Кайна из захоронки выманил. Провожу-ка я тебя лучше. Днем одной по городу еще туда-сюда… а вот по темну… И вообще. Не след бы тебе ходить в одиночку.

— Я заметила. А ты хочешь сказать — с тобой безопасней?

Не слова не говоря, он сунул руку под рубаху и выхватил какую-то продолговатую штуковинку. Бабочкой крутнувшись на пальце, она выстрелила приличных размеров лезвием.

— Ого! — удивилась я, — Да ты зубастый, Кукушонок.

— Ну так! — он убрал нож, — Это город, барышня. Здесь всякой твари по паре. Так что держись рядом.

— Не могу я все время за спину тебе прятаться. Ты же занят полдня.

— А ты не высовывайся, когда я занят.

Я усмехнулась про себя. Уже командует, вот ведь! Герой. А ведь верно говорит, не подкопаешься…

Мы прошли в ворота. Двое стражников у караулки и голов не повернули. Третий вообще спал, привалясь к стене.

— Завтра после полудня, — заявил Кукушонок приказным тоном, строго щурясь вдаль, — как смена моя кончится, зайду за тобой. Сплаваем на остров. Покажешь…

На узких опустевших улицах было гораздо темнее, чем за стенами. Городская ночь пока еще робела выползать на площади и поднимать голову к небу, но каньоны переулков и колодцы дворов были переполнены ею по самые карнизы крыш. Ночь медленно, как тяжелый дым, катилась под наклон, в сторону реки. Только на черепице, расчерченной трубами и силуэтами котов, таял последний чахоточный румянец.

На подходе к трактиру Кукушонок нахмурился, лицо его напряглось. Он поднял руку, останавливая меня. У коновязи толпились лошади, много лошадей, и даже в сумерках я смогла разглядеть, что все они в дорогих попонах, в блестящей позолоченной сбруе. Вокруг прохаживались двое мальчиков, одетых как слуги, но тоже очень добротно. Круга света от фонаря над воротами было достаточно, чтобы пестрота желтого и алого бросилась в глаза. Кукушонок зло выругался.

— Что случилось?

— Ничего хорошего. Дьявол! Надо же было так влипнуть!

— Кто-то загулял в трактире? Кто-то из благородных?

— Угу. Загулял. Высочество наше бесценное со товарищи, не к ночи будь помянуто. Поворачивай оглобли, барышня. Нам тут делать нечего.

— Погоди, — я засуетилась, — У меня там вещи.

Кукушонок ударил кулаком по раскрытой ладони.

— Каюк твоим вещам.

— Почему — каюк?

— По кочану. Разнесут трактир по щепочкам. Или подожгут.

— Да ты что? Эта… принцесса… она что, совсем?

— Да хрен ее знает. Временами кажется, что совсем. — Ратер скорчил рожу, глядя на закрытые окна трактира. Из щелей между ставен лился свет. Внутри шумно гуляли. — Одержимая она. То месяцами в Нагоре сидит, носа не кажет, то вдруг на нее блажь находит, пьянки, гулянки. Тогда ей с бандой лучше под ноги не попадаться, затопчут не глядя. А то и что похуже сотворят. Сейчас у них, видать, веселье в разгаре.