Я уже вломилась в кусты у дорожки. Присела между веток, сдерживая дыхание. У ворот слышались суета и скулеж.
— Что там, Рольм?
— Э! Собака. Черная. Здоровая, черт. Откуда она здесь?
— Чево?
— Собака, говорю… Наша, что ль?
— Никак не можно. Наших не спускали нонеча. Гости ж в саду.
— Господская, небось. Ето не сука, ето кобел здоровый. Ты порычи у меня еще, порычи! Вот приласкаю тя поперек хребта!
— Я ж слыхал, провалиться мне, ворота открывались…
— Не, у господ таких зверей нетути… Енто, кажись, беспородная. Гостюшки-то с собаками прибыли?
— Да хрен их разберет… Гони его взашей, Рольм…
Я, пригибаясь, двинулась вглубь темных зарослей. Наткнулась на какой-то колючий куст, потом выбралась на мощеную тропинку. Тропинка прихотливо вилась между деревьев, два раза пересекала ручьи по каменным мостикам, и, наконец, привела к фонтану.
Вокруг фонтана росли яблони. Луна дробилась в струях воды и тысячью масляных огоньков отражалась в облаве плодов, под которыми не видно было ни листвы, ни веток. Яблоки усыпали землю между частых подпорок. Пахли они просто душераздирающе. Меня даже замутило от этого запаха.
Я шагнула к воде — и лунная рябь разрисовала мое платье инистым узором. Зачерпнув горсть воды, смочила гудящий затылок. Здорово все-таки этот грабитель меня приложил.
Да, Эльго прав. Платье светит как фонарь. Надо красться в тени, иначе сцапают. Судя по тому, что говорили привратники, хозяева дома. Еще у них и гости какие-то… Где здесь сам дом?
Прикрыв глаза и пытаясь отвлечься от яблочного аромата, я поймала драгоценное "до, ре, ре диез". Правда, совсем на излете, голос свирельки угасал, скоро осталось одно лишь чувство направления.
Туда.
Я снова двинулась по одной из дорожек, перебегая от дерева к дереву. Впрочем сад, кажется, был безлюден. Мне на счастье. Кроме шороха листвы и плеска воды… впрочем, нет. Где-то далеко играла музыка. Где-то хозяева и гости праздновали Святую Невену.
Неожиданно полоса деревьев кончилась и я увидела большой дом с террасами и крытой галереей. Похоже, я подошла к нему с торца. Дом от сада отделяла неширокая луговина и клумбы с цветами.
Если быстро перебежать открытое пространство… если очень быстро… Я посчитала про себя до десяти и рванулась вперед.
Никто не всполошился, не закричал, не залаяли собаки.
Тараща глаза, я присела на корточки в тени балюстрады. Луна выбелила плиты террасы, зато тени были густо-черными, бархатно-черными, совсем непрозрачными. Мое платье, до того предательски сверкавшее, послушно погасло. Я перевела дыхание. Ничего. Еще один рывок до двери, в мягкую тьму, а там…
Шорох за спиной. Легкие шаги — раз, два, три…Я обернулась… замерла в пол-оборота, больным своим затылком ощущая приближение… Пронизывающее, стремительное приближение чего-то невыносимого, нестерпимо страшного — не успеть, нет, не успеть — рывок за волосы, одновременно с ним — укол под челюсть. Тонкое жало, лижущее смертным хладом. Из точки касания мгновенно проросли ледяные корни — по горлу, в грудь, в живот, в обе руки.
Я тупо смотрела на залитые млечным сиянием каменные плиты, перечеркнутые сажисто-черной тенью балюстрады. Теперь тень выбросила щупальце, изломанный, склоненный в мою сторону росток.
Силуэт того, кто стоял за моей спиной.
Даже сквозь марево бессилия до меня добрались волны жара. Тот, кто стоял за моей спиной, излучал такую энергию, что испуг не способен был ее заглушить. Я даже смогла перевести дыхание.
— Покажи руки, — очень тихо сказал человек.
Я послушно подняла пустые ладони.
— Хорошо. Теперь вставай. Спокойно. Не делай резких движений.
Встать я не попыталась. Это было бы слишком. Нельзя сказать, что у меня отнялись ноги, но мне стало совсем нехорошо. Подкатила тошнота, я сцепила зубы.
Ледяная игла снова шевельнулась под челюстью. Пальцы сжались на ноющем затылке. Человек решил таким образом взбодрить меня.
— Вставай. — В негромком голосе отдаленно зазвенела сталь.
Укол. Еще укол. Лезвие ворочалось под ухом, словно устраиваясь на ночлег. Бока его были немыслимо холодны, а жало играло с нитью жизни, помаленьку рассекая волоконца. Одно за другим. Одно за другим.
Я схватилась за каменную балясину, кое-как разгибая ватные колени. Человек намотал волосы на руку и рывком поднял меня, запрокинув больную мою голову к прекрасному звездному небу. Звезды померкли, синева налилась чернотою, я закрыла глаза.
— Стой на ногах, каррахна!
Отрезвляющий пинок под зад. Рука, стиснувшая волосы, развернула меня лицом к темному проему двери.
— Иди!
Что мне оставалось делать? Я пошла.
Воздух был густ от тепла, от мерцания живого огня, от моргающих, кланяющихся теней. Пахло воском, маслом, пылью, сухим деревом, железом… знакомый запах жилья.
— Стой.
Пальцы на затылке разжались, лезвие отодвинулось от шеи.
— Положи руки на стол.
Почему он не зовет стражу? Кто это вообще такой? Однако слушаюсь.
Горячие — чувствую сквозь платье — ладони сжимают мне ребра, быстро скользят вниз, вдоль талии, вдоль бедер. Хол-л-лера!
— Не дергайся.
Предупреждающий укол между лопаток. Закусив губу, терплю. Ищущая ладонь шарит по груди, по животу, ниже. Нигде не задерживаясь.
— Хм… — человек убрал руку. — Ты выбросила его в саду?
— Что?
— Оружие.
— Ка…кое оружие?
— Не знаю, какое. Или у тебя был яд?
— Не было у меня ничего, — чувствую, что начинаю дрожать. — Ничего у меня не было!
— Тихо. Не ори. Если жить хочешь.
А вот заору сейчас. Чтобы охрана сбежалась. Кто ты такой, вообще?