Я глядела ему вслед, но он так и не оглянулся.
Странный он какой-то. Словно замороженный. Как узнал, кто я такая — выставил стену в ярд толщиной: не подходи! Что было — все в прошлом. Забудь. У меня своя жизнь.
Как будто я на нее претендую, на эту его жизнь. У меня своих забот хватает.
Я толкнула дверь и вошла. Несмотря на ранний час в небольшом зале было битком народу — мастеровые, лавочники… словом, среднего достатка вполне благопристойные люди, завтракающие перед длинным рабочим днем. Две служаночки носились как угорелые, из кухни пахло выпечкой. Этот аромат остановил меня на полпути и заставил призадуматься. Хотелось спать, но не слопать ли сначала чего-нибудь горячего? А то обед здесь предвидится не раньше полудня.
— Госпожа моя!
Ясен пень, кого еще можно встретить ранним утром в трактирной зале? Он что, преследует меня?
Впрочем, он сидел за столиком в одиночестве, а столик был один из лучших, у окошка, прикрытого, по обычаям всех таверн, сплошными ставнями (небось Пепел, бродяга щербатый, первым сюда приперся, еще затемно, а то и ночевал здесь).
Он помахал мне рукой и заерзал на табурете, явно радуясь встрече. Экий контраст со строгим моим дружком Ю. Интересно, а если ему рассказать, что я утопленница двадцатичетырехлетней давности, он как — проглотит или подавится? Скорее всего, не поверит.
— Утро доброе, прекрасная моя госпожа! А ты ранняя пташка… хотя, вижу я следы бессонной ночи на твоем светлом лице.
— Здравствуй, Пепел. Чем здесь сегодня кормят?
— Жареная рыба очень неплоха. — Авторитетно заявил певец, хотя на его столе наблюдались только кувшин с вином и кружка. — Слоеные лепешки с сыром выше всяких похвал. Нашла ли госпожа свое сокровище?
Он показал глазами на расшитый золотой канителью кошель, который я, за неимением пояса, держала в кулаке.
— Увы. Я искала его всю ночь. Нашла лишь это.
Пепел озадаченно нахмурился:
— "Нашла"?
Подбежала знакомая девочка-прислуга и я велела принести жареной рыбы, лепешек и вина. Пепел выжидающе глядел на меня. Щасс, держи карман, расскажу тебе, где таких толстеньких кошелечков водится видимо-невидимо.
Я бросила кошелек на стол, он глухо звякнул.
— Я бы отдала его целиком за мою свирельку. И еще столько же сверх того.
Бродяга сглотнул, туда-сюда дернулся кадык на тощей шее.
— Госпожа… ты просишь меня отыскать свирель?
Подошла служанка с подносом. Замелькали ловкие девчоночьи руки, расставляя оловянные тарелки, а Пепел все смотрел на меня сквозь это мелькание с совершенно непонятным выражением на лице — то ли радости, словно означенный кошелек был уже у него за пазухой, то ли ужаса, словно его посылали на бой с драконом, вооружив только ореховой палкой, прямо отсюда и прямо сейчас.
Я дождалась, когда служанка отойдет и спросила:
— А ты возьмешься за это дело?
Он, рывком подавшись вперед, наклонился над тарелками так низко, что неопрятные кончики волос едва не обмакнулись в сметану, которой щедро была полита жареная рыба. Зрачки у него расширились, почти скрыв рыжее пятно в правом глазу.
— Возьмусь!
Я пододвинула тарелку к себе, пока в нее не нападало пепловых волос. М-да… вот это алчность… Или ему и впрямь что-то известно? Может, он связан с городскими ворами и попрошайками, даром что в Амалеру недавно прибыл, а братия эта не хуже крыс знает все тутошние ходы-выходы. Это было бы неплохо… очень даже неплохо. Я отложила ложку:
— По рукам, Пепел.
Мы скрепили договор рукопожатием. Ладонь у певца оказалась чистая, но холодная и влажная, и какая-то уж чересчур хрупкая, будто ящеричья лапка.
Некоторое время я копалась в рыбе, а Пепел смотрел в кружку, хмурился и шевелил бровями.
— Эгей! — гаркнул кто-то едва ли не над самым ухом, я чуть рыбьей костью не подавилась. — Гля, парни! Это ж та ведьма, что Гафу Медарову накаркала! Это ж она, парни, я ее с закрытыми глазами узнаю!
Посреди почти опустевшего зала топталась шестерка молодых оболтусов в нарядах ярких, однако порядком уже заляпанных и несвежих; некоторые буйные головы сохранили суконные шапки с хвостами, а двое даже щеголяли каким-то странным оружием, размерами скорее напоминающим меч, чем кинжал. Компания явно вчера не допраздновала и продолжала искать приключений. Мне они очень не понравились.
Я им, видимо, тоже.
— И впрямь, Донел, она. Я точно помню — ткнула она эдак в Гафа пальцем и говорит: гореть тебе ныне в адском пламени, Гаф! И Кику Ржавому тож сказала: берегись!
— И чо?
— А не чо! Гаф теперь червей кормит, а Ржавый обезножел, вот чо. Ведьмища она, вот чо! Гафа Медарова погибель — ейных рук дело!
— Так это… псоглавцев, что ли, звать, раз ведьмища?
— Вот еще. Сами разберемся, не таким хвосты крутили.
Я украдкой взглянула на Пепла. Тот сидел, деревянно выпрямившись, белый, как стена, словно это ему собиралась крутить хвост недогулявшая компания. Я заметила, что ни один из парней не был как следует трезв. Впрочем, как следует пьян тоже никто не был.
— Назад! — рявкнула я пробирающемуся между столов в нашу сторону лопоухому. Рожа его была мне смутно знакома, видимо, он тоже сидел тогда в "Колесе" вместе с покойным Гафом. — Назад, говорю! Хочешь, чтобы я и тебе накаркала? Сейчас накаркаю, мало не покажется!