Обруч глухоты вдруг лопнул, уши резанул женский визг:
— Ааааййй!! Украли, украли, украли!..)
Потом началась свалка… я упала… мне было не до Кукушонка. У меня потерялась свирель.
— Пепел… При нем нашли деньги?
— Да. Целый кошелек. Паромщик говорит, парень не смог толково объяснить, откуда у него этот кошелек.
— Это мой кошелек. Почему он не сказал, что это мой кошелек?
— Не знаю. Он никому ничего не сказал. Даже отцу.
— То есть… паромщик ничего не знал про меня?
— Ничего. По крайней мере, при мне он тебя не упоминал. — Пепел пожевал губу и фыркнул. — Старик сейчас тоже не в себе. Все время повторяет, что это ошибка. Что его сын в жизни никогда ничего не крал и украсть не мог.
Я с силой потерла лоб.
— Мне надо… поговорить с ним.
— С паромщиком?
— Нет, с Ратером.
— Вряд ли это возможно.
— Думаю, возможно. Он же не благородный преступник, чтобы сидеть в подвалах Бронзового Замка. Скорее всего, он в городской тюрьме, в какой-нибудь общей камере для бродяг и воришек… Если дать стражникам на лапу, меня пропустят поговорить с ним…
— Госпожа моя, неужели ты забыла, что произошло сегодня утром в гостинице? Тебе нельзя разгуливать по городу.
— Верно. — Я разгладила на коленях сияющий в полумраке шелк. — Послушай, там, в куче одежды, найдется какое-нибудь темное тряпье для меня?
Тряпье нашлось. Чихая от пыли, я забралась в громоздкое и слишком длинное черное платье, подвязала его кое-как, закрутила волосы узлом и накинула на голову большую траурную шаль.
Пепел наблюдал за мной с чрезвычайно мрачным видом:
— Зачем этот глупый риск? Скажи, что ты хочешь от мальчика услышать, и я сам схожу куда надо и все разузнаю.
— У тебя есть немного денег?
Он порылся в поясе и вытащил горсть монет — серебряную архенту и несколько медяков, видимо все, что осталось от моего золотого.
— Архенту я заберу, остальное спрячь на развод. Понятия не имею, какова должна быть взятка для стражника… надеюсь, хватит. Как ты думаешь?
— Не знаю. Ни разу не давал взяток. Я пойду с тобой, госпожа. Мне не по душе эта…
— Пепел. — Я коснулась пальцами костистого плеча бродяги, и он запнулся. — Пепел. Ты странный человек. Ты гораздо лучше, чем мне сперва показалось. Я думала, ты хочешь моего золота.
— Я знаю, что ты думала, госпожа, — буркнул он, отвернувшись.
— Я думала так до сегодняшнего утра. Но ты кинулся мне на помощь, а на золото обратил внимания не больше, чем на кучу песка.
— А это и была куча песка, — он хмыкнул. — То-то разочарование тем, кто уже видел себя богатеньким.
— Правда? — я смутилась. — Ты думаешь, это было не настоящее золото?
— Шутница ты, госпожа. Золото из воздуха не появляется. Кроме того, я ранен был.
— Кстати, как твоя рана?
— Твоими трудами, — он улыбнулся, — кожа у меня на боку гладкая, как дека мандолины, а ребра поют, как ее же струны.
— А в животе трубы не трубят?
— Чтобы унять трубный глас во чреве, я принес вот это. — Он добыл из-за пазухи кулек и развернул его. — От сего аромата смолкнут и трубы ангелов, и рога Дикой Охоты.
— Пирожки!
Я тотчас вгрызлась в один. Сладкий, с повидлом. Я люблю сладкое.
— Слушай, Пепел, ты взялся отыскать мою свирель тоже, как я теперь понимаю, не из-за денег?
Он перестал жевать и посмотрел мне в лицо. Зрачки у него опять очень сильно расширились, глаза сделались почти черными. Я отчетливо услышала, как он затаил дыхание. Казалось, он чего-то ждет, каких-то очень важных слов, моих слов.
Я поспешно проглотила то, что было во рту. Хотела спросить, что же ему тогда от меня надо, но поняла, что это не тот вопрос. Может, дело гораздо проще: я ему приглянулась и он теперь ухаживает за мной в эдакой романтической манере? Почему бы и нет? Он все-таки поэт, а я вполне себе выгляжу в белом платье…
Неожиданно в памяти всплыли слова Эльго: "Приглядись к нему. Просто приглядись."
— Пепел. — Я облизнула отчего-то пересохшие губы. — Тебе нужна помощь от меня?
Он выдохнул. Напряжение спало так резко, что я покачнулась.
— Нет. — Он снова смотрел в угол. — То есть, да. Не совсем помощь.
— А что?
— Ну… пусть будет помощь. Так проще, наверное.
— Какая помощь?
— Я не могу рассказать тебе об этом, госпожа.
— Тебе не позволяет говорить какой-то обет?
— Да.
— Я сама должна догадаться?
— Да.
— Таинственный ты человек, Пепел.
— Не более чем ты, госпожа.
Я хмыкнула. Не более чем я. Если так, то я не удивлюсь, когда ты окажешься каким-нибудь изгнанным и скрывающимся под плащом бродяги наследным принцем соседнего королевства. Хотя нет, он не северянин, а дареную кровь в любом случае было бы заметно. Ну ладно, не принц, не высокий лорд — просто какой-то нобиль, и того предостаточно. Или незаконнорожденный сын Минго Гордо… а то и самого примаса… ой, куда это меня занесло? Он и не андаланец, это точно… а есть ли в нем что-то драконидское, сказать трудно. Он как-то связан с моим прошлым… Он знает что-то про меня?
Знает!
Он называл меня Лестой! А ведь я не представлялась ему… или представлялась? Кажется, нет.
— Пепел, откуда тебе известно мое имя?
— Не сердись, госпожа, но я не могу тебе этого открыть.
— Ты знаешь кто я?
— Да.
Теперь выдохнула я. Что-то подозрительно быстро моя тайна перестает быть тайной. Пепел в нее посвящен, Кукушонок посвящен, Ю тоже… Только и надежды, что они будут держать язык за зубами.
Собственно, Пеплу я нужна для каких-то только ему известных целей, причем нужна настолько, что он согласен ради меня рисковать собственной жизнью… деньги его не интересуют (а что еще, кроме денег, могут предложить доносчику охотники на ведьм?), поэтому логичный вывод — ему можно доверять. Значит, хватит ломать голову.