— Она же холодная!
— Да ну? Потрогай еще раз.
Я прикоснулась — и взвизгнула: раскалена!
Амаргин хмыкнул, потянул к себе маленькую корзинку, которую, видимо, принес с собой. Из корзинки добыл горшочек с чем-то желтым, густым… мед?
— Масло топленое. Обожглась таки?
— Кажется… да…
Ожог был смазан, скорее для проформы чем для пользы, а большой кусок масла шлепнулся в кашу. Амаргин жестом фокусника достал пару ложек — одну из рукава, другую из-за голенища. Я так и не поняла — ронял он ложку в котелок или опять разыгрывал спектакль.
— Снова ты мне голову морочишь. — Я набрала каши с краешку и подула на нее. — Кого ты на этот раз заколдовал — меня или чашу?
— Никого. Я тут вообще ни при чем.
— Тогда кто при чем? Я?
Он фыркнул с набитым ртом. И не ответил.
А я подумала — может быть. Это золото из кошелечка Нарваро Найгерта… Мое ночное путешествие по водяной червоточине… И тогда — я ведь попала на ту сторону, а не на тот свет… хотя, черт его знает, может, как раз на тот свет… Стоп! Давай-ка об этом сейчас не будем…
Отложив ложку, я сказала:
— Амаргин, мне до полудня надо быть в городе.
Он пожал плечами, не отрываясь от еды.
— Амаргин, я возьму денег.
— Угум…
Поглядывая на него, я расстелила на земле шаль и нагребла в нее монет. Их там оказалось гораздо больше пятидесяти, но считать мне было некогда, кроме того… ну, кроме того, я не была уверена, что смогу попасть сюда в следующий раз — без свирельки. Все-таки путешествие речным лабиринтом было чудом. Вряд ли это чудо повторится.
Я связала шаль узлом и подняла ее — тяжеленная!
— Амаргин, открой мне. У меня руки заняты.
— М?
— Открой, говорю. Руки заняты.
— А! — Он оглянулся. — Ну ты транжира! Надолго тутошних сокровищ хватит с такими-то темпами?
— Это не для развлечения!
— Да бес с тобой. Чего тебе?
— Открой скалу. Я ухожу.
— Да вон камень у стены торчит, наступи на него — и откроется тебе скала. Месяц почти тут живешь и не знаешь…
А мне кто сказал? Я наступила на указанный камень — и скала медленно и словно бы нехотя отворилась. Солнечное утро резануло по глазам, в лицо пахнуло солью и йодом. Над скалой перекрикивались чайки.
И все-таки мне удалось! Удалось!
— Эй! — Ощутив подъем и радостный кураж, я повернулась к закрывающейся дыре. — Покорми за меня мантикора, ладно? Я не успела!
Причал был пуст, а паром, удаляясь от нашего берега, только-только подползал к середине реки. Что ж, это, наверное, хорошо. Я просто войду в дом и оставлю деньги на столе, где кукушоночий отец мог бы их сразу обнаружить. И не придется объяснять, что да как, да откуда столько золота… Оставлю деньги, отойду во-он туда на взгорочек и послежу за домом.
Я перехватила поудобнее тяжелый узелок, надвинула шаль на глаза и, постукивая палкой, заковыляла к крытому соломой домику. Все складывается удачно. Я добыла денег, я успела ко времени, да еще с запасом, Амаргин, похоже, еще не разнюхал, что свирелька пропала, и, если удача не изменит и если свирель еще в Нагоре, Ю ее для меня достанет, а если нет…
Я потянулась было взяться за ручку двери — внутри домика вдруг визгливо загавкали. Тьфу, пропасть, совсем забыла про черно-белую кайнову сучку, такую же ненормальную, как и он сам… Впрочем, чего мне ее бояться? Это пусть она меня боится, у меня, если что, клюка найдется, как раз для особо брехливых.
Дверь неожиданно распахнулась. Через порог шагнула молодая женщина, бледная, с немного опухшим, но приятным лицом, в белой косынке, скрывающей волосы, в белом, расшитом тесьмой, переднике. Живот ее под передником заметно круглился.
От неожиданности я попятилась.
— Придется обождать, матушка, — прикрывая ладонью зевок, сказала женщина. — Шестую четверти обождать, не меньше. Вишь, паром-то только на тую сторону поехал.
— Да мне, милая, не паром нужон, — залепетала я, коверкая голос под старушечий. — Мне, милая, паромщик нужон. Который мальчонке рыжему батькой приходится. Дело у меня к ему важное.
— А! Так тебе, сталбыть, Хелд Черемной требовается. Так он теперь в городе, друзьям-знакомым пороги обивает. У его пацана давеча в застенок загребли. Чтой-то он украл, пацан евонный, во время праздника, ну и загребли его.
— А кто тогда на пароме-то? — удивилась я.
— А муж мой, Валер, да с им придурок этот немой, Кайн который. Хелд-то, слышь, лицензию свою продал. Мужу моему продал, вот мы со вчерась сюда и переехали. Раньше Валер мой на сукновальне горбатился, а тут такая оказия — Хелд Черемной срочно перевоз продает… Батюшка деньжат подкинул, да дядька с братом в долг дали — ну и выкупили мы лицензию-то. Валер хочет еще работника нанять, потому как втроем на пароме сподручней.
Я несколько озадачилась:
— Так где ж мне теперь Хелда этого Черемного искать?
— Да почем мне знать, матушка? Со вчерась его не видела. Где-то по городу рыскает, деньги добывает. Ему ж паренька выкупить надобно, а то ведь покалечат малого, а то вообче к веслу прикуют. И неизвестно, что хужее…
— Вот ведь незадача! А он мне нужен позарез!
— На это я тебе, матушка, вот что скажу, — добрая женщина обеими руками погладила живот. — Иди-ка ты к полудню прямиком в суд. Сегодня как раз дела, что за неделю скопились, разбираются. Хелд туда точно придет, никуда он не денется. Там и встретитесь.
Совет был разумен. Я попрощалась и пошла в город.
Собственно, а почему я была так уверена, что кукушоночий отец сидит сложа руки и ждет, когда над его сыном учинят расправу… то есть, простите, правосудие? Про меня Кукушонок ничего отцу не сказал, так что же тому — ждать у моря погоды? Он, бедняга, в отчаянии мечется, нужную сумму собрать пытается, но, судя по всему, вряд ли соберет…