Гибель дерева смутила и напугала меня. Почему-то мне казалось что здесь, в мире чудес и волшебства не властна смерть. Я впервые видела здесь разрушение… нет. Не впервые. Разрушенный песчаный замок… маленькая игрушечная дамба, разбитая ударом ноги, разгромленные башни, потоптанные веточки, изображавшие деревца…
Они чем-то отличались друг от друга, эти две маленькие смерти… Или нет, смерти как раз оказались схожими, а вот жизни… Жизни были разные. Одна — исконная, тутошняя, плоть от плоти, а другая — искусственная, привнесенная…чуждая…
"Здесь вообще нет людей. — сказал Амаргин, — Почти".
Я закусила губу.
Песчаный город построил человек.
Не я.
Не Амаргин.
Другой.
— Леста.
Перебивая человеческий голос, вдали взрыкнул гром. Длинный порыв ощутимо прохладного ветра пронесся у самой земли. Солнце куда-то делось, небо отяжелело, потемнело. Я невольно поежилась.
— Эй, я тут. Оглянись.
Голова его высунулась из-за нагромождения валунов. Ветер ерошил легкие соломенно-рыжие волосы, трепал рукава рубахи.
— Привет. Ты опять подкрался незаметно.
— А ты опять скукожилась в камнях как зверек.
Кукушонок перебрался через скальный выступ и присел рядом со мной на широкий гладкий валун. Переодевшись и отмывшись, он снова превратился в беззаботного городского подмастерья. Только фиолетовый ореол вокруг глаза да распухшие разбитые губы напоминали о недавних испытаниях… впрочем, подобные следы оставляет на физиономиях посетителей разгульная ночь в кабаке.
— Я… подумал, надо бы заехать к тебе… поблагодарить. И попрощаться.
— Ты уезжаешь? — Вопрос прозвучал глупо. Конечно уезжает, раз его изгнали.
Конечно, он уезжает.
— Да, — Кукушонок неловко развел руками. — Спасибо, что заплатила за меня. На улице к нам какой-то монах подошел и еще денег дал, в платок завязанных. Сказал — от тебя. Там… очень много золота оказалось, в платке этом. Батька просто в столбняк впал, как увидел. Он вообще после всего этого малость не в себе.
— Не благодари. Оттуда, — я мотнула головой в сторону грота, — считай и не убыло. Малая толика, сам знаешь.
Кукушонок помолчал, разглядывая отвесный бок скалы. Провел пятерней по огненной своей шевелюре.
— Ты тогда говорила, что того… свирельку свою посеяла. Я ж спугался…
— Посеяла.
— Да как же…
— Пришлось учиться входить без нее.
— Как же без нее?..
— Да вот так, — я отмахнулась. — Амаргин помог.
— Это… тот колдун, который…
— Ага. Тот, который.
— Он… не наказал тебя?
— Не наказал.
Пауза. Ветер беспорядочно рыскал по островку, словно мышкующий пес. Темное небо рассекла молния — и почти сразу грохнуло, закладывая уши. Чайки давно попрятались, и только над заливом наворачивала круги какая-то черная птица.
Кукушонок поднялся, обошел камень и снова сел рядом, только с другой стороны.
— Куда ты собираешься теперь?
— В Галабру. — Он бездумно поковырял мозоль на пальце, потом сунул палец в рот, скусывая отодранную корку. — Или в Снежную Вешку. Или в Старую Соль… тьфу! Там видно будет.
— Ты… деньги-то у тебя есть на первое время?
— Есть. — Хлопнул себя по поясу. — Батька отсыпал.
Кошелек у него на поясе выглядел тощим. Не густо отсыпали… или сам не взял?
— Работы я не боюсь, руки куда следует приставлены… — Кукушонок нагнулся, сгреб с земли горсть гальки. — Найду, к чему себя пристроить… А то на корабль наймусь. Стану матросом, увижу новые страны… Помнишь, ты мне гадала?
Он слабо улыбнулся, не поднимая глаз.
— В твоей судьбе нет моря.
— А… — Щелк, щелк, щелк — камешки посыпались из его руки. — Ну, тогда… останусь на берегу. На берегу тоже работы хватает.
Повисло молчание. Я поерзала, чувствуя неловкость. Надо бы что-нибудь сказать такое… что бы такое сказать?
Ратери, останься. Тебя изгнали, но ведь ты и так уже за городом, тебе не обязательно уезжать за сотни миль… Ну, хочешь, я тебя найму. Будешь за Малышом ухаживать, тем более он сейчас проснулся, за ним глаз да глаз требуется. Ты же сам хотел, Ратер… помнишь, ты мне тут чуть ли не шантаж устраивал, вынь да положь мантикора.
А сейчас-то что молчишь?
Он молчал, глядел поверх камней на беспокойную воду залива, на несущиеся над головой тучи, на черную птицу, кувыркающуюся в небе… Лицо его ничего не выражало, только выгоревшие брови то и дело хмурились.
Брызнули первые капли, гречихой рассыпав мелкий крап по круглым каменным спинам. И сразу остро запахло мокрой глиной и мокрым мелом, хотя ни глины, ни мела на моем островке отродясь не было.
— Лодка… — вспомнила я.
— Что — лодка?
— Лодку ты вытащил? Смотри, какая гроза идет!
— Не. — Кукушонок поморщился, неопределенно повертел пальцами. — Я сейчас уже поплыву. Хочу сегодня к устью Каменки выйти.
— Ты с ума сошел! Посмотри на небо, черное все. На море шторм разыграется, потонешь к дьяволу…
Кукушонок поднял голову, ветер лизнул его как корова языком — рыжая челка встопорщилась. Он пожал плечами.
— Ерунда. Летний дождичек. Зато посвежеет чуток, жара эта осточертела уже.
Треххвостой плетью сизого огня наискось шарахнула молния. Долю мгновения она дрожала, впиваясь в землю, а вода меж берегами превратилась в иссиня-розовую пропасть, затем рухнул грохот, а за ним жестким металлическим гребнем взялся чесать ливень.
— Ой-ей! Это же град! Ты погляди, это же град!
Ледяная крупа отскакивала в разные стороны, с поразительной скоростью наполняя все щели и трещины. Вскочив, я тут же споткнулась в скользких камнях, Кукушонок подхватил меня под руку.